Опыт конца света

Рассказы-диагнозы Амаяка Тер-Абрамянца

Писатель Амаяк Тер-Абрамянц награжден медалью «Защитнику свободной России» за участие в обороне Белого дома в Москве во время событий августа 1991 года, да и своим литературным творчеством он защищает и отстаивает идеалы свободы, равенства и братства.
Вы, конечно, можете в интернете прочитать его интересную биографию, ознакомиться с библиографией изданных произведений, с положительными отзывами о его творчестве маститых авторов, мне же хочется привлечь ваше внимание к рассказам, опубликованным в нескольких номерах журнала «Наша улица» за последние два года.

В истории нашей литературы так уж сложилось, что из хороших врачей получаются хорошие писатели, способные лечить тело лекарством, а душу – словом: Антон Чехов, Василий Аксенов, Григорий Горин… Амаяк Павлович один из них, он спокойным, доверительным голосом обозначает болевые точки современного мира и, как высокий профессионал, ставит диагноз.

Писателю веришь с первой страницы, веришь в его правду, знание дела, умение в художественном образе точно передать портрет, характер, привычки и живую речь героя. Перед читателем предстает искренняя и проникновенная проза – открытое сердце писателя, страдающее за народ, его тяжелые испытания войной, голодом, репрессиями и геноцидом.

Мы проживаем вместе с Мирзой Левоном (в одноименном рассказе) его жизнь, стараемся разгадать мысли философа-одиночки, наблюдаем за ним, как «ходил дед в задумчивости взад и вперед, вдруг останавливаясь и произнося, как итог своих мыслей, своего удивления жизнью – «Да-а!» И как говорит автор: «Я не хочу писать о Великом злодеянии и трагедии семьи, чтобы ужасное не перекрыло то хорошее, что было. Плохое буду помнить отдельно».

Автор так дорожит каждым мгновением истории, что сохраняет в памяти следы давно ушедших предков: «Армянские и персидские ковры известны своей необычной прочностью и тем, что краски их узоров не тускнеют и через 100 лет. Этому, наверное, было чуть больше лет – середина была несколько затертой, с поблекшими красными и голубыми узорами, и годился он лишь как реликвия. Мы расстелили его на подмосковной даче,, и я не раз думал, следы скольких же людей образовали эту потертость. По нему ходили поколения, дети и взрослые, о которых уже нет помина…»

Мы видим вместе с автором «обозы со свешивающимся через края кистями винограда – зелеными, черными, синими, красными, с круглыми ягодами и продолговатыми «дамскими пальчиками». Мы участвуем в таинстве сотворения вина: «Давильщики снимали обувь, мыли ноги и начинали ходить по винограду с веселыми песнями. «Красиво пели», – вспоминала тетушка. А виноградный сок стекал вниз, им наполняли остродонные кувшины карасы, которые вкапывали в землю в подвале, где в темноте и тишине начинало бродить вино…»

В рассказе «Снега России» Тер-Абрамянц, как живописец, может двумя соприкосновениями кисти с холстом создать зимний пейзаж: «Отполированная, блестящая на солнце лыжня»… или подробно прописать этюд целым абзацем: «Слева высился густой смешанный лес с голыми ветвями, обрамленными драгоценной снежной каймой, зелеными еловыми лапами, держащими целые караваи кристаллически сверкающего снега, стволами, теряющимися в тенистой глуши, справа далеко расстилалось огромное белое поле, смыкающееся по прямой слегка наклонной линии с ярко-голубым безоблачным небом – будто кто-то потянул за краешек белую скатерть».

Особенно потрясает читателя последняя фраза рассказа, та боль и тревога, мучающая сегодня каждого жителя планеты: «Солдат готов, он не думает, он машина, готовая к исполнению, и лишь сердце колотится в груди, запоминая еще неведомый человечеству опыт Конца Света».

Тер-Абрамянц выстраивает сюжеты рассказов с интригующими названиями: «Много ли нам надо воздуха?», «Человек, который спас планету», они сразу вызывают желание их прочесть, получить ответы на поставленный вопрос. Например, самый распространенный материал для лепки – пластилин становится названием очередного рассказа, а читатель гадает, о чем же пойдет речь? Он и представить не может, что его ждет трогательная история о мальчишеском взрослении, о хранящихся в письменном столе детских сокровищах: патронных гильзах, зажигалке, железных солдатиках, с которыми герой никак не может расстаться, о желании вылепить из пластилина свою Галатею, у которой пока еще нет головы…

Ну как не откликнуться на рассказ «Электрички нашей молодости»? «Вот она, зеленая и длинная, пахнущая колбасой, как гласит народный миф…» Герой повествования – студент, по заведенным правилам бывалого пассажира, умело занимает в вагоне свободное место, долго и мучительно сомневается, уступить ли его женщине с сумками, и вдруг молниеносно принимает решение, когда перед ним встает вопрос о жизни и смерти ребенка: «Поезд все более замедлял ход. И было видно, что в средних вагонах почти никто не стоял, все пассажиры сидели, выглядывая в окна, а значит, впереди произошла какая-то заминка, и тут же послышались неразборчивые тревожные крики. «Ребенок! Ребенок!» – заполошно кричала женщина, когда он ступил на платформу: «Ребенок провалился!» – «Где?» – рванулся студент. «Да между платформой и вагоном!» Вышедшие останавливались и оборачивались, а среди небольшой кучки людей у края платформы стояла молодая женщина с молодым человеком в плаще (мать и, очевидно, отец) в непонятном оцепенении. Взгляды людей устремлены в темный промежуток между вагоном и платформой. «Стоп-кран! – завопил студент, обернувшись – Стоп-кран рвите!!» – «На!» – сунул в руки человеку в плаще свой дипломат, спрыгнул и оказался в яме между колесами поезда и платформой. Дите лет пяти в розовом комбинезоне таращилось на него небесно-голубыми глазенками, еще не успев испугаться. Подхватив малыша под мышки, студент передал его вверх…»

В рассказе «Человек, который спас планету» есть диалог, произносимый в разное время почти в каждой семье:

«– Пап, а что, будет еще война?

– Нет, – качал головой отец, перенесший ленинградскую блокаду и дошедший до Берлина, закуривая убийственный беломор, – второй такой войны человечество не выдержит!»

Об этом спрашивали мы своих родителей, переживших Великую Отечественную войну, об этом спрашивали нас наши дети, а теперь и внуки.

«Мир узнал о подвиге подполковника Петрова только в 1998 году. Единственной наградой офицеру, который не дал планете погибнуть в страшном огне, стала хрустальная статуэтка от ООН – «Человеку, предотвратившему ядерную войну».

Вы с улыбкой прочтете рассказ «Просто Сетрак» о том, как его герой «доказывает», что Александр Суворов был по национальности армянином, с содроганием сердца переживете истории рассказов «Много ли нам надо воздуха?», «Капитан Клятов». Оба героя, «палач» и «жертва», уверены в правде своей Истории, оба гибнут, перемолотые ее жерновами, и каждому читателю предстоит пережить и встать на ту или другую сторону… Потрясающе написана сцена расстрела капитана Клятова: «Клятов слышал, как в сосновом шуме лязгнули затворы винтовок. Как это все глупо казалось, не по-настоящему… Ему казалось, если им рассказать, как все это глупо, они обязательно поймут, не смогут не понять, только вот незадача – времени мало, а они спешат, им бы поскорее покончить с неприятной необходимостью… Мужики-то хорошие – только спешат… Неужели они сами не могут понять? Какие они смешные в своей серьезности, как дети… насколько он сейчас мудрее их! Если бы у них было время, он объяснил… Они бы поняли, что это всего лишь выдуманная людьми игра, а никакая игра не стоит ни единой человеческой жизни. Он, наверное, все же смог бы им объяснить, только времени уже, конечно, не хватит. Если бы было одно какое-то слово, которое может все объяснить, оно, конечно, есть, он его знает, конечно, но вспомнить не может – там, куда он уйдет, он его сразу вспомнит… Боже, какая глу…»

Великолепная проза писателя Амаяка Тер-Абрамянца уже «легла на стекла вечности», она сохранила в художественном слове нашу Историю, думаю, что История ее тоже сохранит.

Татьяна Озерова